Е. А. Рыдзевская О пережитках матриархата у скандинавов по данным древнесеверной литературы

Е. А. Рыдзевская

О пережитках матриархата у скандинавов по данным древнесеверной литературы

Вопрос о пережитках матриархата у древних скандинавов до сих пор очень мало исследован. В отношении германцев вообще им занимались неодно­кратно многие немецкие историки права — К. v. Amira, A. Heusler, A. Lam- precht3 и целый ряд других; их труды относятся к 80-м и 90-м годам XIX в. На основании изучения германских «правд» (Lex Salica и др.) они единогласно говорят о наличии у германцев пережитков материнского права, постепенно вытесняе­ мых патриархальным началом. Германским материалом пользуются также Бахофен в своих «Antiquarische Briefe» (1881—1886 гг.) и Даргун в «Mutterrecht und Raubehe» (1883 г.) в связи с общей концепцией матриархата у этих авторов как универсальной стадии развития человеческого общества, а не как явления, характерного для каких-нибудь отдельных племен. Оба они уделяют немало вни­ мания в частности и скандинавскому материалу; его касались также и указан­ ные выше авторы, но лишь в ограниченной мере, останавливаясь почти исключи­ тельно на соответствующих их задачам и интересам юридических памятниках.

Несколько позднее в отношении буржуазных ученых к этому вопросу наступает регресс, выражающийся в отрицании следов матриархата у гер­ манцев, а если и не в полном отрицании, поскольку действительно, как говорит A. Heusler, «keine Interpretationskunst vermag das wegzuschaffen»,4 то в объ­ яснении наличных фактов к а к наследия авгохонного «доиндогерманского», «доарийского» населения Европы и как явления, по существу якобы не свой­ ственного «индогерманцам».5 С таким взглядом встретился, впрочем в свое время еще Даргун и опровергал его.6 Такой взгляд на пережитки матриархата у древних германцев мы находим в соответственных сводках у О. Schrader, М. Ebert, J. Hoops в их Reallexicon'ax. Регресс этот объясняется, с одной стороны, развитием колониальной экспансии и усилением эксплоатации «низших рас» в эпоху империализма. Этому соответствует стремление буржуаз­ных ученых отмежеваться от «низших рас» в доисторическом прошлом; расовая «теория» и шовинизм являются, как известно, идеологическим обоснованием империалистической политики колониальных захватов и эксплоатации. С другой сто­ роны, усиление реакционных тенденций в буржуазной науке объясняется страхом перед нарастающим революционным движением, великие теоретики и практики которого рассматривали матриархат, о котором мы здесь в частности говорим, как одну из стадий в общем ходе социального развития, неизбежно и последо­ вательно ведущем в конце концов к гибели капиталистического строя.

Вполне понятно, что в фашистских «научных» кругах отношение к про­ блеме матриархата, первобытного коммунизма и т. д., как стадии, пережитой когда-то и германскими племенами, носит такой характер, какого только и можно ожидать в этих кругах, где многие выработавшиеся раньше положения буржуаз­ной науки доведены до абсурда, до исчезновения всяких следов научности, выте­ сненных самой беззастенчивой фальсификацией истории. Свойственное фашист­ ской идеологии глубоко реакционное отношение к женщине и к ее участию в общественной деятельности, конечно, менее всего мирится с признанием высокого, более того — господствующего, положения ее в доклассовом обществе на определенном этапе его развития.

Такова в самых общих чертах история данного вопроса в буржуазной науке — от признания и изучения его до тенденции сделать с ним то, что по-английски называется to explain away, т. е. разъяснить его так, чтобы от него ничего не осталось.

Среди новой заграничной литературы мне известна лишь одна специальная работа на эту тему, а именно, доклад шведского ученого N. Lithberg на V Между­ народном съезде по истории религий в Лунде в 1929 г. «Mutterrechtliche Ziige in der altnordischen Gotterwelb.1 Приводя целый ряд весьма показательных фак­ тов, N. Lithberg с самого же начала отзывается о них лишь как об интересных от­ дельных чертах, отнюдь якобы не доказывающих наличия в прошлом матриар­ хального строя ни у северногерманских племен в частности, ни у германцев вообще. Таким образом он противоречит своей же собственной, высказанной им далее, вполне справедливой оценке рассматриваемых им мифологических данных как отражения общественного строя.

I. Общие замечания

Слова Ф. Энгельса в письме к К. Шмидту о том, что всю историю надо изучать сызнова,  вполне применимы, конечно, и к изучению истории и культуры скан­динавских племен. В этой области целый ряд важнейших проблем (в буржуаз­ной науке не затронутых вовсе или же разработанных весьма детально, но в смы­ сле общего освещения и конечных выводов — совершенно неверно) ждет под­хода к себе с точки зрения марксистско-ленинской концепции истории. Вели­кие основоположники марксизма со своими громадными знаниями, широким научным интересом и гениальным научным чутьем не обошли, как мы знаем, своим вниманием и скандинавский Север; исследователю, специально занимающемуся этой областью, есть на чем основаться, обращаясь к сочинениям К. Маркса и Ф. Энгельса. Проблема пережитков матриархата у скандинавских племен при­надлежит к числу тех, которых буржуазная наука если и касалась, то во всяком случае далеко не исчерпывающим образом. Настоящая работа является попыткой показать на фактическом материале, который дают все дошедшие до нас памят­ники древнесеверной литературы, насколько глубоко прав был Ф. Энгельс, от­ метивший в своем «Происхождении семьи, частной собственности и государства

 

Как известно, Ф. Энгельс определяет матриархат как развившуюся из груп­пового брака стадию родового строя, где счет родства ведется по женской линии, и женщина, стоя во главе коммунистического домашнего хозяйства, занимает в родовой среде не только свободное, но и весьма почетное положение, не только равноправное с мужчиной, но нередко и более высокое, как говорит В. И. Ленин в своей лекции «О государстве».

Следы этой первоначальной формы рода, построенной на материнском праве, Ф. Энгельс видит и у древних германцев. Он основывается на известном тексте Тацита (Germania, XX), где говорится, что у этих племен сын сестры для брата — родственник более близкий, чем собственный сын. На основании столь выдающе­гося значения авункулата, а также высокого положения женщины в древнегерманском обществе, Энгельс считает здесь переход от матриархата к патриар­хату сравнительно недавним. 

Для нашей специальной темы особенно важно то, что Ф. Энгельс обнаруживает следы материнского рода и у скандинавов эпохи викингов, по его определению стоящих, как и германцы Тацита, на высшей ступени варварства. Приводимая им в доказательство строфа из Эдды, на которую с этой точки зрения не обращал внимания ни один ученый, является вполне убе­дительным примером, а разбор ее — прекрасным образцом интерпретации и критики текста.

Исследование по вопросу о пережитках матриархата у древних скандина­вов заключается по существу в обнаружении того, что Ф. Энгельс называет «соци­альными ископаемыми (soziale Fossilien)».l i Система родства подвергается, как он говорит, окостенению и прочно сохраняется по традиции, между тем как семья перерастает ее. По системе родства мы можем восстанавливать прошлое палеон­тологическим путем; Ф. Энгельс и сравнивает подобные изыскания с теми, которые производил в своей области научной работы знаменитый Кювье.

II. Источники

Раньше чем приниматься за «социальных ископаемых», надо хотя бы в самых общих чертах напомнить о том, с каким обществом мы имеем дело, какие лите­ратурные памятники, и в какой мере, отражают в себе его жизьь.

Скандинавские племена эпохи викингов, т. е. IX—XI вв., мы застаем на переходной стадии развития от родо-племенного строя через военную демократию и то, что Маркс называл «vassalship without fiefs*8 — к феодализму. На этой пере­ ходной ступени остатки родового строя еще сохраняются, но здесь уже выделяется знать, сосредоточивающая в своих руках большие материальные богатства и мно­ гочисленных рабов, а в ее среде выдвигаются вожди со своей дружиной, уже отдиф- ференцировавшиеся от основной массы племени. Внутри общества, в условиях социальной борьбы, слагается феодальный уклад, но он пока еще не является господствующим. Поступательное движение феодализации — процесс весьма длительный и сложный, начавшийся вероятно еще до так называемой эпохи викингов и завершающийся не ранее XII—XIII вв. Буржуазная наука, так много занимавшаяся походами викингов, до сих пор не дала им в сущности удовлетворительного объяснения. Походы эти обусловлены, конечно, не одними географиче­ скими условиями, способствовавшими развитию мореходства, не перенаселен­ ностью и не той якобы «присущей» северногерманским племенам предприимчи­ востью и жаждой далеких походов и приключений, о которой часто говорят бур­ жуазные ученые, а прежде всего — глубоким сдвигом внутри скандинавского общества.

Эпоха эта отразилась в богатой литературе исландских саг со вставленными в них песнями скальдов. Содержание саг, впрочем, выходит за пределы этого времени и охватывает X I I и XIII вв. По имеющимся сведениям, запись саг нача­лась еще в X I I в. Временем расцвета этой замечательной литературы является XIII в. Для нас важнее всего саги исторического и бытового характера. Ценны также и полуисторические саги, эпические, во многом близкие к песням Эдды, со своей стороны имеющим для нашей темы большое значение. За ними следуют сказочные саги, получившие литературное оформление по большей части довольно поздно. С поэтической Эддой тесно связана и прозаическая, так назьюаемая Snorra Edda, представляющая собою своего рода ученую энциклопедию и руко­водство по древнесеверной мифологии, эпосу и поэтике. На исторических, леген­дарных и мифологических преданиях скандинавского Севера основаны и «Gesta Danorum» Саксона Грамматика (нач. XIII в.),2 и, наконец, одним из источников являются также и юридические памятники — скандинавские областные «правды», дошедшие до нас в списках XIII в. (отчасти еще и X I I в.).
Особое место среди письменных источников занимают рунические надписи эпохи викингов, которые при всей своей лаконичности дают весьма ценный мате­риал, если и не прямым образом по пережиткам матриархата, то по положению женщины в это время. На это уже обратили внимание буржуазные ученые.

 Та оценка свидетельств этих надписей, какую можно дать с точки зрения настоя­щей темы, зависит от того, считать ли высокое положение женщины, свойствен­ное эпохе викингов, создавшимся только в эту эпоху или имеющим свои корни в далеком матриархальном прошлом. Что условия эпохи викингов были благоприятны для социального и экономического положения женщины — совершенно верно: долгое отсутствие мужа, частые случаи гибели его в далеких походах и тому подобные обстоятельства, на которые указывают буржуазные ученые, действительно выдвигали роль женщины в семье. Но полагаю, что они все-таки не создали ее самостоятельность и уважение к ней как нечто совершенно новое, а что в них нашли поддержку и возможность развития обычаи и воззрения, уже действовавшие в жизни северногерманских племен и восходящие по существу к матриархату доклассового общества. Если стать на эту точку зрения, то мы приходим к интересному, исторически вполне возможному, внутреннему проти­воречию: с одной стороны, эпоха викингов сама является результатом разло­жения родового строя и способствует дальнейшему ходу этого процесса, а с другой — она же создает условия, содействующие живучести пережитков древнейшей формы рода вообще, т. е. материнского.

 Должна оговориться, что обозначение «историческая сага», принято мною здесь в не­сколько более широком смысле, чем, строго говоря, допускает критика текста: мною исполь­ зованы частично и саги, имеющие'как исторический источник значение второстепенное, но даю­ щие тем не менее такие сведения о быте описываемого ими общества, которые нет основания считать недостоверными.

Вопрос о положении скандинавской женщины до эпохи викингов исследован очень мало. Поскольку он не входит в задачу настоящей работы, ограничусь лишь следующими заме­ чаниями. Обычно этот вопрос рассматривают лишь в пределах эпохи викингов, так же как и многие другие проблемы того времени; было бы, может быть, полезнее смотреть на эту столь выдающуюся в истории эпоху не как на начало чего-то совершенно нового, а как на продол­жение и усиленное развитие процесса, уже начавшегося раньше. По сравнению с литерату-

Говоря об источниках, надо учитывать неравномерное распределение их по отдельным скандинавским странам. Наличие литературы саг выдвигает на первый план Исландию, ее социально-экономический строй, ее быт, ее историю. За нею следует Норвегия, западные острова (Оркнейские и Ферёрские), Дания и Швеция, о которых саги хотя и повествуют, но в значительно меньшей мере, чем о собственной родине. Устные саги существовали несомненно во всех скандинавских странах, но письменное литературное оформление и обработку они получили только в Исландии и в руках исландских авторов. То, что зафи­ ксировал Саксон в своих «Gesta Danorurru, по существу, несомненно, те же саги, но на латинском языке и в переработке автора, проникнутого традициями книж­ ной учености.

Настоящая работа ограничивается указанными здесь первоисточниками, но как бы они ни были многочисленны и разносторонни, ими еще не исчерпывается все, что можно использовать. Остаются еще материалы, как уже было сказано, археологические, а также этнографические и фольклорные, чрезвычайно важные для всех скандинавских стран, а в особенности для тех, у которых не было своей письменной литературы саг, и о которых в исландских текстах говорится слиш­ ком мало для того, чтобы можно было судить об интересующем нас вопросе. Пользуясь этнографическим и фольклорным материалом, мы можем рассчиты­ вать на получение таких данных, которые окажутся древнее того, что мы находим в сагах.

III. Исландские саги

Исландские саги исторического типа представляют собою повествования биографического и в значительной мере генеалогического содержания; поскольку дело идет о самой Исландии, они связаны с определенными районами этой страны,, в зависимости от того, где живет центральная фигура или целая группа лиц, объединенных родственными и территориальными связями.

Первое, что обращает на себя внимание исследователя, подходящего к ним с точки зрения настоящей темы, это их определенный социальный характер- Нельзя сказать, чтобы они, выдвигая на первый план высший и средний слой свободного населения, совершенно игнорировали мелких бондов и многочислен­ ные категории людей полузависимых и зависимых, кончая рабами; они даюг много интересных сведений и о них, вообще—рисуют достаточно полную и отчетли­ вую картину социально-экономического строя; но генеалогии и разные подроб­ ности родственных отношений — а это именно и нужно нам от них в данном случае —• являются в этих текстах привилегией знатных, зажиточных и влия­ тельных людей, в среде которых хранились и передавались семейные и местные предания, касающиеся истории многих поколений и изложенные письменно в дошедших до нас сагах.

 Еще большим преобладанием интереса к верхним слоям общества отличаются саги, повествующие о Норвегии, точнее — о норвежских исторических саг, письменные источники для эпохи, предшествовавшей IX—XI вв., весьма-, скудны и мало удовлетворительны, а потому здесь еще более необходима работа историка- археолога. Для исследования родового и семейного быта и, в частности, положения в нем, женщины, чрезвычайно важно изучение погребений, остатков жилищ и т. д., для чего скандинавскими археологами уже добыто множество интересного материала.

 Генеалогические и биографические предания подобные тем, которые являются основой исландской родовой саги, известны в устной передаче и у других племен, напр. по наблюде­ ниям шведского ориенталиста J. Kolmodin'a — у абиссинцев (см. К- Liestel <<Uphavet til dens islendske aettesaga», стр. 8 и 198. Осло, 1929 г.); это — зародыш столь пышно расцветшей в Исландии родовой саги. Судя по данным Kolmodin'a, абиссинские генеалогические предания: по числу охватываемых ими поколений и по точности передачи могут поспорить с исланд­ скими сагами.

Изредка встречаются генеалогические сведения о вольноотпущенных, но лишь очень краткие и не показательные.

конунгах, начиная с легендарных времен и кончая XIII в. По замечанию совре­ менного норвежского историка Н. Koht'a, читая их можно подумать, что в стране только и жили одни вожди.1 Это, по правде сказать, несколько преуве­ личено, так как эти саги хотя и говорят преимущественно о политических собы­ тиях и о принимавших в них участие конунгах и вождях, но дают вместе с тем и очень ценные сведения иного характера, напр. о рабском труде в Норвегии в X I в. Взаимоотношения между верхушкой и широкими массами, борьба между ними в процессе феодализации общества, роль народных масс в политической жизни страны, их экономическое положение — все это так или иначе нашло свое отражение в текстах так наз. Konungasggur, т. е. саг о конунгах. Семейный строй отражен в них более слабо, чем в сагах об исландцах.

Общественный строй Исландии в эпоху викингов, несмотря на быстрый рост экономической и политической мощи отдельных знатных семейств, еще сохранял черты родового строя и военной демократии прежних времен; в XI I — XIII вв. мы видим уже полное господство немногих аристократических родов, в среде которых происходят непрерывные раздоры, главным образом, из-за земель­ ных владений, приводящие в конце концов к падению независимости Исландии и присоединению ее к Норвегии (1264 г.). Не они одни, конечно, были причиной этого перелома в истории Исландии: он был подготовлен условиями экономиче­ скими, на основе которых и сложилась соответственная политическая ситуация. С падением независимости Исландии кончается и литература саг; лишь очень немногие исландские памятники повествовательного характера заходят по своему содержанию в XIV в.

IV. Р о д и семья в эпоху викингов

О положении женщины в обществе, описываемом в сагах, уже было сказано выше, как о высоком и почетном. Что же представляют собою прежде всего род и семья в этом обществе?

Род, находящийся уже в состоянии разложения, распадается здесь на отдель­ ные семьи типа «большой семьи», на ряду с которыми выделяются и малые. Род­ ственные связи переплетаются с территориальными, соседскими. В пределах одного и того ж е рода у ж е наблюдается значительное экономическое неравенство. Структура общества этого переходного времени уже достаточно осложнена: саги показывают нам рост и эволюцию весьма разнообразных форм экономической и личной зависимости, постепенное обезземеление непосредственного произво­ дителя, а также процесс возникновения девой имущественной знати, на ряду со старой родовой, опиравшейся на местные традиции, поддерживавшие ее руко­ водящую роль.

Род и семья эпохи викингов носят бесспорно патриархальный характер. Соответственно этому выдача дочери замуж зависит не от ее личного выбора, а от усмотрения отца, брата и других родичей, д л я которых решающими являются соображения знатности, богатства и выгодных для них связей, устанавливаемых между двумя семьями путем брака. Замужество девушки по собственному выбору в исторических сагах —дело сравнительно необычное, в противоположность легендарным преданиям, где отец или брат часто предоставляет дочери или сестре полную свободу в вопросе о браке. В этом, повидимому, отражается более старый семейный уклад, чем тот, который знала эпоха викингов. Саксон Грамматик, у которого среди его легендарных героинь таких примеров немало, говорит, что в древности девушкам предоставлялся свободный выбор жениха (Saxo, V , р . 124).

К эпохе викингов это во всяком случае не совсем подходит. В сагах опекуны,правда, советуются с невестой; ее не продают, как вещь; выдача девушки замуж по принуждению — явление сравнительно очень редкое, особо отмечаемое в са­ гах. В общем до замужества девушка остается в сагах более или менее на втором плане; ее меньше видно и слышно, чем замужнюю женщину.

На ряду с такой зависимостью в вопросе о браке мы видим и черты эконо­ мической самостоятельности женщины. Будучи единственным ребенком у своих р'одителей, она пользуется таким же правом наследования, как и сын. Далее, приданое, которым обязан снабдить ее глава ее родной семьи при замужестве, так наз. «heimanfylgja» (буквально «то, что следует за нею из дому»), заключаю­ щееся как в движимом, так и недвижимом имуществе, она вносит в хозяйство мужа на правах товарищества, «felag», «helmingarfelag»1 и получает его обратно в случае вдовства или развода. Последний устраивался в Исландии одинаково легко по инициативе как жены, так и мужа. Ей же принадлежит на тех же правах, как и приданое, «mundr», т. е. выкуп, вносимый при браке женихом за невесту. В пределах дома она — полная хозяйка, и саги с удовлетворением отмечают энергию и распорядительность той или иной исландки в этой области. Но влияние и значение женщины не ограничивалось домашним хозяйством и семейным бытом. Даже такое, казалось бы, домашнее дело, как гостеприимство, не сводилось в ее руках к радушному приему, хорошему угощению и т. п. Она принимает участие в делах людей, посещающих дом мужа, нередко покровительствует лицам, к кото­ рым он не расположен, и добивается его содействия им, или по крайней мере—- устранения препятствий с его стороны. Среди чрезвычайно частых в Исландии распрей между отдельными вождями, вокруг которых группируются их родичи, соседи и друзья, вопрос о сторонничестве и покровительстве был, конечно, весьма важным. И здесь, как и в повседневных бытовых делах, с женщиной считаются и советуются не только в ее семье, начиная с мужа, но и в более широком кругу родичей и друзей. Саги дают весьма четкие и обстоятельные характеристики жен­ щин (иной раз и резко отрицательные) и с похвалой отмечают уважение, которым пользуется какая-нибудь Торгерд или Асхильд не только в своей семье, но и во всем округе. Общественное значение, в частности, гостеприимства, о котором здесь только что было сказано, особенно заметно в эпоху заселения Исландии (IX—Хвв.): к этому времени относится предание о Гейррид, поселившейся в Боргардале (зап. Исландия) и прославившейся тем, что в доме, который она построила себе на проезжей дороге, каждый путник всегда мог получить еду.2

Участие женщины в общественных делах формально является лишь косвен­ным, неофициальным. Когда Grett., L I I , 14, говорит, что умная и энергичная Торбьорг из Ватнсфьорда (сев.-зап. Исландия) в отсутствие мужа правила всем округом и решала все дела, то, конечно, это осуществлялось, так сказать, явочным порядком, в силу ее личного авторитета и доверия к ней как мужа, так и жителей округа, а не в силу ее офицальной роли, каковая женщине принадлежать не могла (20-е годы XI в.). По закону 994 г. (Eyrb. XXXVIII, 1сл.) женщина лишалась права быть истцом в делах об убийстве, что подтверждается и дошедшим до нас сводом исландских законов, так наз. Gragas. Тем не менее, в этих делах, будь то непосредственная месть за убитого или судебный процесс, влияние женщины в среде родичей очень часто сказывается весьма заметным образом, причем иногда она выступает в роли посредницы и примирительницы, а иногда настойчиво побу­ ждает своих близких к мести.

Особой самостоятельностью отличается в сагах женщина-вдова, прежде всего — в вопросе о втором браке, а иной раз даже третьем и четвертом. В этом отношении она фактически (в меньшей мере юридически) более свободна, чем девушка, более независима в отношении своих опекунов. Вдова, которая совер­шенно самостоятельно ведет свое хозяйство (или выбирает себе помощника по своему усмотрению) и обладает большим авторитетом в отношении своих уже взрослых детей — весьма видная и обычная фигура в сагах.

Обращаясь ко времени заселения Исландии, оставляю пока в стороне наи­ более знаменитую женщину этого времени, Ауд (или Унн, как ее называет Laxd.) Мудрую, которая выступает перед нами как родоначальница, как предок целого рода. Речь о ней будет впереди. Это — наиболее выдающаяся, но не единственная landnamskona, т. е. женщина, занимающая землю. Landn. знает таковых несколько, главным образом, вдов с детьми, переселившихся в Исландию, занявших участок земли наравне с мужчинами и не менее самостоятельно распо­ ряжавшихся в своих владениях. Турид sundafyllir,2 поселившись со своим сыном в Болунгарвике (сев.-зап. Исландия), устроила близ своего берега рыбную ловлю,3 за пользование которой взимала с окрестных бондов натуральный побор скотом (Landn., стр. 147). В одном списке Landn. (стр. 264, прим. 7) при­ веден закон, согласно которому женщина имела право занять себе столько земли, сколько обойдет в течение весеннего дня между восходом и заходом солнца, ведя с собою при этом двухлетнюю телку.

В Норвегии интересна, между прочим, одна руническая надпись эпохи викингов по датировке некоторых исследователей — середины X I в . : «Гунвор устроила мост, Трирека дочь, в память Асрид, дочери своей; она была искус­ нейшей (в рукоделии) девушкой в Хадаланде». Гунвор, повидимому, вдова, и притом женщина богатая; у нее есть средства не только для того, чтобы поста­вить рунический камень в память дочери, прославившейся в качестве выдаю­щейся рукодельницы, но и для того, чтобы устроить в ее же память сооружение, имеющее большое общественное значение. Как мы видим из других скандинав­ских рунических надписей и вещественных памятников, термин bru (мост) обо­ значает не только мост в обычном смысле, перекинутый через реку, поток и т. п., но и дорогу, сооруженную из камней и проложенную по трудно проходимым болотистым местам (ср. русск. гать). Надпись из Dynna —• одна из тех, где мы видим, что подобный мост сооружает не сельская община, а уже выделившийся экономически в ее среде землевладелец, располагающий достаточными материаль­ ными средствами и рабочей силой. В данном случае — это женщина, которая, очевидно, держит в своих руках крупное хозяйство.

В сагах, касающихся Норвегии, Швеции и Дании, мы наблюдаем участие в политической жизни женщин из верхних слоев общества — жен, матерей и сестер конунгов и крупных вождей. Резко отрицательным оно является, напр., в лице знаменитой Гуннхильд konjingamodir (т. е. «мать конунгов»), жены норвеж­ского конунга Эйрика Кровавая секира, достигшей большого влияния после того, как она осталась вдовой с несколькими сыновьями (2-я пол. Хв.). Саги исторического и бытового типа не идеализируют и не поэтизируют своих героев и героинь, даже при известной тенденции в смысле антипатии или симпатии к ним, а рисуют их со свойственным им трезвым реализмод и умением очерчи­ вать характеристики не только путем перечисления свойств данной личности, но и показа ее на деле в общем ходе повествования. Где она, по преданию, однажды во время голода вызвала посредством колдовства обилие рыбы. 

За пределами эпохи викингов, в условиях феодального общества, мы встре­чаем тот же тип энергичной женщины, самостоятельной как в экономическом отно­шении, так и в своей личной жизни, и деятельно принимающей участие в поли­тике своего времени наравне, или почти наравне, с мужчиной. Такова, напр., в X I I в. Кристина, дочь норвежского конунга Сигурда jorsalafari, по матери — правнучка Владимира Мономаха;1 ее современница Рагнхильд, которая держит себя, по словам Msk., стр. 227 сл., как знатный феодал (lendr madr) и владеет большим кораблем боевого типа (langskip), и с которой считается сам конунг; далее — целый ряд других женщин, менее заметных, но того же типа. «Opt ег karlmanns hugur i konu brjosti (у женщины часто бывает мужская душа)» — гласит исландская пословица, записанная в XVII в., и надо думать, что она отно­ сится не только к представительницам более или менее привилегированных слоев общества. Нет основания сомневаться в том, что в среде тех независимых и умев­ших крепко постоять за свою независимость бондов, которых мы видим в Нор­вегии в упорной борьбе с конунгами и с феодальной знатью, женщина отличалась такой же энергией и пользовалась таким же уважением, как и среди тех слоев населения, которые выдвинуты на первый план в сагах.

V. Следы материнского рода. Метронимические обозначения

Переходя к рассмотрению того материала, который дают нам саги, и к оты­ сканию среди него пережитков матриархата, напомню еще раз, что мы имеем перед собою условия семьи и рода патриархального характера. Этому соответствует, напр., такой внешний признак, как то, что ни одна сага из числа тех, которые озаглавлены по личному имени, не называется по имени женщины.3 Ни один род, если его название происходит также от личного имени (а не от местного названия, что встречается чаще), не ведет свое название от женского имени. На ряду с этим мы видим на примере уже упомянутой выше (стр. 61) Ауд Муд­ рой, что выдающаяся женщина заслоняет своих предшественников в родовых преданиях и в дальнейшем о потомках говорится как о происходящих от нее. В генеалогических записях, являющихся, как уже было сказано, в значительной мере тем остовом, на котором построена сага, родство по женской линии равно­ правно с родством по мужской. Даже если какая-нибудь женщина ничем не замечательна сама, она отмечается как предок «многих славных мужей».* Как пример подчеркнутого сагой родства по женской линии приведу про­ исхождение норвежского вождя X в. Аринбьорна от полулегендарного скальда Браги.

 

Генеалогиям жен и потомству дочерей действующих лиц в сагах уделено не меньше внимания, чем их собственным и их сыновей.

Говоря об историческом предании, нельзя не упомянуть о роли, принадле­жащей женщине в деле его устной передачи. Авторы саг часто ссылаются на сведения, полученные оттой или иной «мудрой и знающей» женщины. Характерен в этом отношении рассказ саги обисландском епископе Торлаке,который в юности, на ряду с усвоением церковной книжной науки, учился у своей матери, передавав­ шей ему родовые предания, генеалогические сведения и т. п. (Bisk., т. I , стр. 91, 2-я пол. X I I в.). В древнесеверной литературе известно также несколько пред­ ставительниц самостоятельного литературного творчества, женщин-скальдов.

В генеалогиях, между прочим, обращает на себя внимание в отношении внутриродовых и междуродовых связей почти полное отсутствие браков в близких степенях родства. За счет церковного влияния это отнести нельзя, так как саги старшей (по своему содержанию) группы описывают языческое время или переход­ное к христианству. Протест церкви против родственных браков мы встречаем позднее, в сагах и законах XII—XIII вв. Два примера кузенного брака впервой половине XI в., в роду датских и шведских конунгов с одной стороны, и породнившегося с ними знатного севернонорвежского рода ярлов из Хладир — с другой, относятся уже к христианскому времени. О запретах на почве языче­ских верований саги не говорят. Этот вопрос просто не возникает, между тем как те или иные отношения по браку играют вообще значительную роль в сагах, часто определяя собою дружбу или вражду между действующими в них лицами, точнее — между родственными и соседскими группами, к которым эти лица при­ надлежат. .

То, что было сказано только что о родстве по женской линии и о значении женщины как- носительницы исторического предания, конечно, еще нельзя объяснить прямым образом как следы матриархата. Это во всяком случае инте­ ресные и показательные данные относительно положения женщины в древне­ скандинавском обществе.

Непосредственно вводит нас в область разыскиваемых нами пережитков такое явление, как метронимические обозначения, напр., |>orsteinn |>6ruson, т. е. Тор- стейн сын Торы.1 Иногда целая группа сыновей обозначается по имени матери: напр. сыновья уже упомянутой здесь (стр. 68) Гунхильд — Gunnhildarsynir, сыновья исландки Х в . Дроплауг — Droplaugarsynir, сага о которых так и назы­ вается Droplaugarsona Saga, и др.

К. Weinhold в своей книге «Altnordisches Leben», вышедшей в 1856 г., счи­тал, что это наблюдается лишь в виде исключения, а именно — в случае ранней смерти отца (стр. 278). При тщательном просмотре всей древнесеверной литера­ туры таких «исключений» набралось по моему подсчету не менее ста,2 начиная со скандинавских богов в Эдде (|>6rr Fjorgynjar burr, Loki Laufeyjar sonr) и кончая теми обыкновенными смертными норвежцами, которых одна грамота 70-х годов XIII в. называет Guthormr Gyduson, Rafn Disarson и т. д. В пределах истори­ ческих времен эти данные распределяются довольно равномерно между эпохой викингов и XII—XIII вв. Их почти нет в сагах сказочного типа, в которых интерес к семейным и родственным отношениям вообще значительно слабее, чем в исторических; все это изображено гораздо схематичнее, условнее, и вся суть повествования сводится к развитию фабулы, описанию приключений героев и т. д.

Что сын очень часто назывался по имени матери, а не отца, в связи с ранней смертью этого последнего и значением вдовы, как главы семьи, подтверждается самими текстами саг, дающими такое объяснение. Тем не менее, полагаю, что,, несмотря на соответствие между ним и наличными фактами, корни рассматривае­ мого нами явления не только в этом.

Интересно отметить, что оно ограничивается почти исключительно сыновьями: Helga Gydudottir (Sturl. I , стр. 200, кон. X I I в.) — чуть ли не единственный пример обозначения дочери по имени матери.

Как небольшая группа ближайших друг к другу родичей, намечающаяся в рамках семьи и проявляющая себя по тому или иному поводу, мать (особенно— мать-вдова) и сын играют в сагах не менее видную роль, чем отец и сын, двое или несколько братьев и т. д. Иногда сын получает после смерти отца обозначение по имени матери, уже будучи в это время взрослым и самостоятельным (напр. Sveinn Asleifarson, Orkn. стр. 112, X I I в.). Если оно дается ему при жизни отца, то обычно в тех случаях, когда мать — женщина чем-нибудь выдающаяся, будь то по личным свойствам или по знатности происхождения и т. п. Иногда муж и отец не упоминается вовсе, сын называется по своей матери и для него в ходе рассказа имеют значение лишь ее родичи, как в Gis. V, 7 (здесь, впрочем, без метро- нимического обозначения) и в Eyrb. XVII, 1 (см. прим. изд.) и XXIV, 2. Этим опровергается утверждение F. Boden'a, будто таких примеров в исторических источниках не встречается.1 В Эдде, в поэме Hyndluljoct, содержание которой составляют, главным образом, генеалогии легендарных норвежских вождей, есть случаи, когда названа только мать: напр., по строфе 31, Хаки —лучший из сыновей Хведны, дочери Хьорварда, о муже которой не упоминается. Бывает, что по имени матери называется внебрачный сын, нодалеко не всегда. Ее пи он непризнан отцом, то, естественно, он примыкает к родичам матери, но обычно — и в этом, конечно,, уже сказывается влияние патриархального строя — и мать, и он сам, добиваются признания его отцом и наделения его отцовским имуществом, если это не нала­ живается, как во многих случаях, само собой. В области внебрачного материн­ ства мы, таким образом, напрасно стали бы искать ярко выраженных следов матриархата.2

На ряду с указанными выше случаями метронимического обозначения, в целом ряде других никаких сведений о родителях нет, особенно в сагах, касаю­щихся Дании и Норвегии XI I —XI I I вв., где вообще не имеется столь ных генеалогических данных, как в исландских родовых сагах.

Для положения вдовы как заместительницы мужа в качестве главы семьи, показательным является такой факт, как перемена названия усадьбы, принадле­ жащей данной семье. Так, мы видим в Исландии во второй половине XIII в., что после смерти хозяина усадьба стала называться по имени его вдовы Вильборг — Вильборгарстадир.3 Местные названия, производные от женских имен, вообще довольно распространены, в особенности в Исландии, для которой мы вообще имеем в сагах наиболее обширный топонимический материал (напр., Geirhildar- vatn, |>orunnarey, Aesustadir, Helgufell). Они указывают в большинстве случаев на женщину (дополнительно к тому, что мы уже знаем из саг) как на само­ стоятельную владелицу земли и дома.

Следует отметить характерную для положения женщины черту, на которую уже указывали исследователи (напр., Boden, ук. соч., стр. 69—70). При большой строгости к мужчине со сто­ роны опекунов женщины (месть, судебное преследование и т. д.), в отношении ее самой мы видим полное отсутствие притеснений. На эти связи далеко не смотрели сквозь пальцы, но вме­ сте с тем суровый отец, мечущий громы и молнии против «потерявшей себя* дочери, муж, обрушивающий свой гнев на неверную жену, и т. п. — фигуры, совершенно чуждые как эпохе викингов, так и отличающейся несравненно большей свободой половых отношений так наз. в истории Исландии эпохи Стурлунгов. Эта эпоха охватывает X I I и XIII вв. и называется так по имени одного из наиболее могущественных исландских знатных родов, к которому принад­ лежал и знаменитый историк Снорри, сын Стурлы, автор <'HeimskringIa» (ок. 1178 г. — 1241г.).

В условиях той патриархальной семьи, которую мы видим в эпоху викин­ гов, мать — на стороне сына, или наоборот, сын — на стороне матери, в противо­ положность мужу и отцу — нередкая в сагах семейная ситуация, первый вариант которой уже отметил во многих сагах W. Н. Vogt.1 Как на пример второго, сошлюсь наЕугЬ. (см. далее, стр.68, Тордис и ее сын Снорри) и добавлюинтересный эпизод из Ljosv., стр. 62 сл.: Гудмунд, один из крупнейших вождей в северной Исландии в начале XI в., преследует своих врагов и намеревается сжечь их вместе с их домом.2 Главный враг Гудмунда в этом эпизоде — брат мужа двою­ родной сестры его жены. Она гостит в это время у своих родичей с сыном и не хочет покинуть свою двоюродную сестру, а эта последняя — своего мужа. Сын Гудмунда при этом грозит отцу стать его злейшим врагом, если он погубит мать. Преследование Ореста эринниями в греческой мифологии является в идеологи­ческом отношении мотивом, близким к этому месту Ljosv.; идеология сына Гуд­ мунда по существу соответствует той стадии родового строя, которая у Софокла представлена эринниями.

Близость матери к сыну, ее авторитет, уважение и привязанность к ней — все это засвидетельствовано в древнесеверной литературе во множестве примеров. Так, в Grett. XVII, 6, герой этой саги Греттир, который не ладил со своим отцом Асмундом, а с матерью, наоборот, был в самых лучших отношениях, ссылается на характерную в этом смысле пословицу, orctkvidr: «bozt er barne гткфег (для ребенка наилучшее — его мать)». С точки зрения отношений между матерью и сыном харак­ терна еще одна разновидность этой же складывающейся внутри семьи малень­ кой группы. В сказочных сагах весьма распространен тип колдуньи или вели­ канши с сыном (иногда — с воспитанником), которому она покровительствует и оказывает всяческую помощь. Колдунья, вещая женщина и т. п., и вместе с нею ее сын — образ, не ограниченный сказочными сагами; он весьма распространен как бытовое явление и в текстах исторического характера, где всякий вообще сверх- естественный элемент далеко не исключен. Н. Dehmer отмечает, что такие жен­ щины— обычно вдовы, а может быть — матери внебрачных сыновей, лишенных родовых отношений по отцу и поэтому особенно тесно связанных с матерью.3 Последнее, как мы видим, наблюдается в Скандинавии отнюдь не всегда (см. выше, стр. 25). В такой «mythisches Paar von Mutter und Sohn», каких называет Dehmer, скорее можно видеть одно из отражений родовой же связи, но более древней, чем отцовский род.

В новой западноевропейской литературе имеется специальное исследование, посвященное семье и роду в древней Исландии, а именно О. Klose «Die Familien- verhaltnisse auf Island vor der Bekehrung zum Christentum auf Grund der Islen- dinga Sogur» (Гамбург, 1929 г.). Автор пользуется тем же материалом саг, кото­ рый вошел и в настоящую работу, стой разницей, что он, как показывает загла­ вие, ограничивается временем до христианизации Исландии, т. е. до XI в. Не ставя перед собою здесь задачу той критики этого исследования в его общем объеме, какой оно требует, отмечу пока лишь следующее.

Излагая и группируя фактический материал в двух основных разделах, касающихся рода и семьи, автор совершенно игнорирует значение пережитков материнского рода. Так, в рассмотренной нами только что маленькой группе «мать и сын», имеющейся и у него (стр. 97 сл.), ни одним словом не упомянуты столь характерные метронимические обозначения, которые мы рассматривали выше. Отсутствует у него также и родственная группа «дядя-брат матери и племянник», о которой мы будем говорить в следующей главе, посвященной авункулату. Интересно, что, как мы уже видели выше (стр. 24) и увидим в главе об авункулате (стр. 32), и этот последний, и метронимические обозначения были покрайней мере отмечены и получили какое-то объяснение и оценку у W einhold'a, написавшего свою «Altnordisches Leben* за 73 года до появления в печати работы Klose. То обстоятельство, что Klose об этих явлениях умалчивает, конечно, не случайно, а отражает его общую историческую концепцию.

VI. Авункулат

С целью выяснения той системы родства, которая имеет в сагах конкретное значение для действующих лиц, определяет их поступки, линию поведения, их симпатии и антипатии, пришлось в каждой саге (а число их насчитывается десят­ ками), в каждом отдельном, иной раз — мелком и незаметном, эпизоде, при каждом неопределенном обозначении fraendi — родич, nafraendi — близкий родич, и т . п . , по возможности выяснять, в чем тут дело, что это за родство. При этом я пользо­ валась сопоставлением сведений из двух-трех, а иногда и более, источников и вариантов, где упоминаются эти лица или их предки. Такие изыскания потребо­ вали, конечно, составления множества генеалогических таблиц.1 Много затрудне­ ний причиняло при этом подавляющее многолюдство в сагах: по подсчету Liestel2 действующих лиц в них бывает от трех десятков до трех тысяч.3

На этой громадной, чрезвычайно кропотливой и мелочной работе к а к нельзя более оправдалось приведенное мною выше положение Ф . Энгельса относительно архаичности и устойчивости системы родства по сравнению с развитием семьи.

В условиях установившегося патриархального строя перед нами совершенно ясно выступает к а к субстрат, притом ещ е сохраняющий актуальное значение в жизни общества, система родства, основанная на мате­ ринском роде.

Приступая к систематизации т е х данных, которые можно рассматривать как пережитки матриархата, надо сказать, что из них ни один не выражен так ярко и в таком множестве примеров, как авункулат.

Значение брата матери, которое Ф . Энгельс считал столь показательным д л я германцев Тацита, было отмечено д л я скандинавов Даргуном,4 располагавшим, правда, сравнительно очень скудным, большею частью неудачно подобранным и неисправным материалом и з саг .5

Начнем со значения брата для самой сестры. Вводя в рассказ или в генеа­ логический обзор ту или иную женщину, саги постоянно указывают, на ряду с ее родителями, и ее брата (напр., Асгерд, дочь Асмунда и Торхильд, сестра Эйнара), даже если ни она сама, ни ее брат ничем особенным не выдаются. Кровная близость с братом — весьма важный фактор в жизни женщины эпохи с а г . К нему о н а обращается в разных трудных случаях и со своей стороны деятельно помогает ему, к нему нередко возвращается после смерти мужа или развода с ним.

Интересно, что в легендарных преданиях, передаваемых Саксоном Грамма­ тиком, выступает иногда, наоборот, сестра, враждующая с братом, и не только на почве неприязни между ним и ее мужем. Если она становится на сторону послед­ него, то в этом лишь отражается сравнительно поздняя стадия'семейного строя, когда брачная связь с мужем берет верх над кровной связью с родичами. Я имею в виду соперничество сестры с братом за власть без всякого отношения к мужу или жениху: Asmundus и его старшая сестра (Saxo, X I I , р . 247 sqq.), Throndus

Некоторую помощь оказали мнеприэтом ужеготовые таблицы, приложенные G. Vig- fusson'oM к его изданиям Orkneyinga Saga и Sturlunga Saga.

нисколько не мешает правильности его высказываний относительно пережитков матриархата у древних скандинавов: за теми неудачными примерами, которые он преимущественно приводит, стоят десятки других, такого ж е содержания и достаточно убедительных.

и Rusla (VIII, р. 267 sqq.). Обе они — воительницы, о каковых нам еще придется говорить особо. Ни саги (за исключением тех легендарных саг, которые сходятся по содержанию с Саксоном), ни Эдда, таких примеров не знают. Как объяснить их, как датировать (конечно стадиально, а не хронологически) — оставляю пока под вопросом.1

В Эдде близость сестры с братом подчеркнута, напр., относительно Атли и Брюнхильд (Sig. sk. 28 и Arn. 58). По Reg. 11 и 12 брат ближе сестре, чем отец. Но особенно полно и Ярко эти отношения выражены, как указали в свое время Бахофен и Даргун, в грандиозном трагическом образе Гудрун, дочери Гьуки. Ее преданность братьям и жестокая месть за них, обрушившаяся на ее второго мужа и на ее детей от него, встречает полное сочувствие авторов Akv. (46) и Am. (117).

О Гудрун, как о героической и образцовой сестре своих братьев, вспоми­ нает Гисли, исландец второй половины X в., упрекая свою сестру в недостаточно лойяльном отношений к нему. Сага о Гисли, сыне Сура,—весьма показательный пример тех иной раз крайне сложных отношений и конфликтов, которые возникали между родичами и свойственниками в Исландии эпохи викингов; она не лишена интереса также и для нашей специальной задачи. Останавливаюсь на ней несколько подробнее, отмечая при этом те черты, которые можно отнести за счет пережитков матриархата, и которые с этой точки зрения"" нам еще придется рас­ сматривать в дальнейшем.

Гисли, потомок норвежского херсира (т. е. областного вождя) Торкеля, переселившийся с отцом в середине X в. в Исландию, женат на Ауд, сестре Вестей- на, которого убил Торгрим, муж сестры Гисли, Тордис; его подговорил на это его шурин и друг Торкель, ревновавший Вестейна к своей жене Асгерд. Гисли мстит за брата жены и убивает Торгрима; Тордис выходит замуж за Борка, род­ ного брата своего первого мужа. Узнав, что убийца Торгрима—ни кто иной, как Гисли, она не скрывает этого от Борка. По этому поводу сага и приводит слова Гисли (в стихотворной форме) о том, что его сестре чужд смелый дух непо­ колебимой Гудрун, дочери Гьуки, убившей мужа из мести за своих храбрых братьев (Gis. X I X , 14). НоТордис, как показывает дальнейшее, не так пассивна, как полагал ее брат: после того как Гисли, по настоянию Борка и его близких, был осужден на тинге и объявлен вне закона, а затем, после долгих скитаний и неустанных преследований, был убит Эйольфом, родичам Борка, Тордис

1 Если здесь отразилась борьба двух начал — матриархального и патриархального, то этому как будто противоречит то, что брат, будучи наиболее близким к женщине родичем в условиях матриархального строя, оказывается здесь представителем патриархального начала. На вражду Скульд с ее братом Рольфом kraki (Saxo I I , p. 57, ср. Fas. I , 32, 46, 96 сл., Hrolfs kr.), по крайней мере, проливает свет то обстоятельство, что они — дети разных матерей. В смысле борьбы между матриархальным и патриархальным строем общества можно, как я полагаю, понимать те места у Саксона, где изображено принципиальное недо­ вольство властью женщины-правительницы и такое же принципиальное неодобрение в отно­ шении воинственной женщины (VIII, р. 264, V I I , р. 249), если только автор <<Gesta Danorum» верно передает здесь смысл древних преданий и не сгущает краски согласно собственным воззрениям, какие могли быть у ученого клирика XI I —XI I I вв. Эти воззрения он и выска­ зывает, когда говорит о женщинах-воительницах, живших в Дании встарину (см. далее, стр. 40).

пытается убить Эйольфа в доме своего мужа, разводится с этим последним и уходит жить в усадьбу, называемую по ее имени Тордисарстадир (Gis. XXXVI, 1 сл.). По сведениям другой саги, Снорри, ее сын от первого брака, следовательно — родной племянник и пасынок Борка, становится на ее сторону; Борку приходится, в конце концов уступить ему свой хутор, где он и посе­ ляется вместе с матерью (Eyrb. XIII и XIV).

Таково вкратце содержание этой саги, одной из лучших среди Islendingaso- gur, т. е. саг об исландцах. Добавлю еще следующие подробности. Женатые братья, Гисли и Торкель, сначала живут вместе и не делятся. Они связаны тесной дружбой с мужем своей сестры и с братом жены Гисли. По желанию Торкеля, братья разделились. Торкель заводит совместное хозяйство с мужем сестры, живу­ щим с нею на хуторе, полученном ею в приданое, между тем как Борк остается на отцовской земле, где с ним живут двое близких к нему и Торгриму людей, сыновья их сестры Тордис (о муже Тордис в саге не говорится). Один из этих племянников во время отсутствия Торгрима живет у него, помогая его жене хозяй­ ничать на хуторе. Связь Торкеля с родичами Торгрима продолжается и после смерти этого последнего; отсюда — двойственное положение его в отношении Гисли. Таковым же является, прежде всего, положение самого Гисли, очутивше­ гося, как мы уже видели, между двумя близкими свойственниками — братом жены и мужем сестры. В борьбе, разгоревшейся между двумя родственными партиями (Гисли и Борка), Гисли обращается за поддержкой к братьям матери своей жены. Его родной брат Торкель, будучи связан с его врагами, уклоняется от активной помощи ему. Торкель погибает от руки Берга, сына Вестейна, после чего Берг со своим братом отправляется к Ауд, жене Гисли и сестре их отца, которая отсы­ лает их к своим родичам, так как Гисли не хочет иметь дела с убийцами своего брата. Борк пытается поднять судебное дело против Берга. В конце концов, Берга убивает в Норвегии брат Гисли и Торкеля, Ари, о котором сага вообще знает очень мало; он воспитывался в Норвегии у брата матери и до нападения на Берга никакого участия в событиях не принимает.

Самой деятельной сторонницей и помощницей Гисли является его верная и преданная жена, которая делит с ним в течение многих лет все невзгоды, выпав­ шие на его долю. Из посторонних лиц больше всего помогает ему некая Торгерд, мать известного в сагах Геста Мудрого, состоявшего вкаком-то родстве с сыновьями Вестейна. По словам саги, она часто принимала и прятала у себя в подземелье осужденных и объявленных вне закона людей (Gis. XXII, 13).

Как мы видим, в Gis. есть среди всего прочего и указания на тот самый авункулат, о котором здесь уже сказано как о наиболее полно представленном в сагах пережиточном проявлении матриархата.

«M6cturbraedrum verda menn likastiro говорит приводимая в двух сагах старинная пословица, fornkvaedi,2 что в переводе значит: «мужи более всего похожи на братьев матери». «Еп fodursystrum fljod (а женщины — на сестер отца)», добавляет другая, записанная в XVII в. 

Одной указанной пословицы о сходстве с братом матери, нередко вообще отмечаемом в сагах, достаточно для опровержения всего того, что говорит фашист­ ский автор Е. Кvaran, который кладет в основу исследования родовых связей в древ­ ней Исландии какой-то «наследственно-биологический» принцип в противополож­ ность социологическому.4 Недаром он и не приводит ее в своей «работе» — по

1 Покровительство им является в Исландии далеко не только благодеянием, но, в руках знатных и влиятельных людей, одним из средств расширения своего личного окружения. Такие клиенты знатного патрона пополняли круг зависимых от него людей, исполняли его поручения, зачастую — рискованные и неблаговидные, и т. д.

крайней мере в вышедшей до сих пор первой части, хотя здесь без нее нельзя обойтись. За этой пословицей стоит целый общественный строй с вытекающими из него понятиями о родстве и родственной близости. Она является выражением одного из важнейших пережитков материнского рода, предшествовавшего отцов­ скому, и ее никак нельзя объяснить с точки зрения того отвлеченного и беспоч­ венного, оторванного от конкретного общественного строя и его развития псевдо­ научного принципа, который Kvaran кладет в основу своего «исследования». А кому служит вообще этот автор — достаточно ясно хотя бы из того, что он соли­ даризируется с таким махровым представителем фашизма, как W. Darre.1

Аналогично обозначению женщины как сестры своего брата, мы видим обо­ значение мужчины как сына сестры, systursonr, такого-то.2 То обстоятельство, что это обозначение сохраняется и в сагах, описывающих события X I I и XIII вз., указывает на большую устойчивость значения этого родства, проходящего красной нитью всю историю рода и семьи в скандинавском обществе. Нет ни одного социаль­ ного слоя, чьи отношения родства вообще отражены в сагах (начиная с конун­ гов и вождей, как легендарных, так и исторических), нет ни одной саги, историче­ ской или эпической (включая в область эпоса, конечно, и Эдду), где modurbro- dir не появлялся бы то в отдельных эпизодах, то на протяжении всей саги, в каче­ стве неизменного помощника, сторонника и покровителя племянника в разных случаях жизни.

Издатель Eyrb., Н. Gering, комментируя рассказ этой саги (XVII, I) о под- держке, оказанной на суде исландцем Торгримом сыну своей сестры Эсы, Тин- форни, объясняет это их происхождением от общего предка, одного норвежского- ярла, приходившегося Торгриму прадедом, а Тинфорни — прапрадедом. Дело здесь не столько в этом отдаленном предке, сколько в том, что Торгрим — брат матери Тинфорни.

Отношение брата к сыну сестры, как к родичу, не менее близкому, чем собственный сын,3 и взгляд на племянника, как на члена рода дяди-брата мате­ ри 4 — прямой отклик того, что мы видим у германцев по Тациту за десять веков до этого времени.

Примеры неприязни между этими родичами, а тем более открытой вражды,, сравнительно очень редки (Hard. Gr. стр. 60сл., Vapnf., стр. 51 сл., Vols., стр. 3). Близким родичем считается не только сын сестры, но и ее внук: по Laxd.

XII, 8, Торкеля, сына Эйольфа, осуждали за то, что он не преследовал убийцу # сына старика Эйда, брата своей бабушки, «притом что между ними было такое близкое родство», как добавлено в некоторых списках этой саги.

Говоря о значении авункулата, я оставляю в стороне те отдельные случаи,, когда у сына только и есть надежные родичи, что со стороны матери, как это было, напр., с хорошо известным в сагах норвежским конунгом Олафом, сыном Трюг- гви (X в.). Как и внебрачному сыну, непризнанному отцом (см. выше, стр. 25), ему только и остается объединиться с ними, и прежде всего — с братом матери. Такие примеры, конечно, менее показательны и объясняются наличными, случайна

я должна сразу же указать на необходимость специального исследования их, каковое в задачу настоящей работы не входит. То, что писали о них филологи-индоевропеисты, хорошо известно в научной литературе, но совершенно не разъясняет вопроса о них по существу. Они требуют разработки на основании нового учения о языке и мышлении; лишь при этом условии им можно дать широкое и всестороннее освещение в связи с общим ходом развития общества, определить, какие стадии его отразились в них, и выяснить их генезис и семан­ тику. Само собою разумеется, что такое исследование не может ограничиться данными одной так наз. «индоевропейской» группы языков. Интересно было бы, в частности, сопоставить скан­ динавскую терминологию родства с той весьма архаичной и значительно более богатой и сложной, которую мы находим у саамов (лопарей) — народности, издавна тесно соприкасав­ шейся со скандинавами.

сложившимися обстоятельствами жизни данного героя саги. Но среди бесчислен­ ных «m6(turbraedr» (мн. ч. от «тбЙигЬгосПг»), выступающих перед нами в сагах, очень многие проявляют себя при том, что отец племянника благополучно здрав­ ствует, его родичи тоже, и сын находится с ними в мире и согласии.

В области общественной деятельности мы имеем предание о том, что Ульф- льот (первый законодатель Исландии, живший в первой половине X в.) рабо­ тал вместе со своим «m6cturbr6dir» Торлейфом Мудрым (Landn., стр. 257, прим. 15, и 334; ср. Isl. b. II, 5), а также указания на племянника, как на преемника дяди по матери в общественных должностях (Isl. b. VIII, 2 и IX, 8, X I в.).

У древних скандинавов был широко распространен обычай отдавать сына (несколько реже — дочь) с детства на воспитание вне родного дома. Обозначаю этот обычай термином «аталычество», взятым из этнографии Кавказа, в области которой это явление недавно было подробно описано М. О. Косвеном.1 Кавказские обычаи в этом отношении обнаруживают большую стадиальную близость к тому, что мы находим во всех разновидностях в скандинавских сагах.2

Отношение аталычества к авункулату выражается в том, что аталыком очень часто является ни кто иной, как брат матери. Истоки аталычества М. О. Косвен видит в процессе перехода от матриархального строя к патриархальному и в стремлении материнского рода сохранить целость своего личного состава и своей экономической организации.3 Роль брата матери здесь вполне понятна; частое появление этого родича в качестве аталыка у скандинавов эпохи ви­ кингов несомненно является древнейшей формой аталычества и одним из ярко- выраженных пережитков матриархата.

То обстоятельство, что сын вырос дома, иногда отмечается в сагах особо; следовательно, воспитание у родителей не подразумевается само собой. При этом интересна своеобразная форма какой-то, если можно так выразиться, пере­ межающейся семьи: сын живет то у отца, то у материнских родичей. Читая саги, в таких случаях иногда не сразу можно разобрать, где же он, собственно говоря,

*дома и где в гостях. Такой порядок, не объясняющийся какими-нибудь налич­ ными условиями данной эпохи вообще или отдельных случаев в частности, явля­ ется несомненно наследием перехода от матриархального строя к патриархаль­ ному; в условиях последнего следы материнского рода принимают своеобразную компромиссную форму.

Обрисовав отношения брата к сестре и к ее детям, нам остается еще коснуться его отношений к ее мужу, т. е. стадиально более поздних. Тесная дружба брага с мужем сестры, даже при наличии у того и у другого своих близких родичей,— черта, весьма обычная в сагах. Выдавая сестру замуж, брат иногда переселяется к ее мужу или, наоборот, этот последний переезжает к нему в дом. В таких делах, как опекунство над детьми, решение вопроса о браке дочери, снаряжение взрос­ лого сына в морской поход и т. п., нередко на ряду с отцом, и в согласии с ним, принимает участие и брат матери. В случае каких-нибудь невзгод, эти два свой­ ственника, magar (как называются в древнесеверном языке все родичи по браку в отличие от кровных, fraendr), обычно помогают друг другу, а в случае убийства одного из них другой мстит за него. Если муж не делает этогр по собственному почину, то жена энергично настаивает, даже грозит развестись с ним. В Eyrb. XVI, 2, Торгерд, жена Стейнтора, намерена прервать брачные отношения с мужем, брат которого, Бергтор, убил ее братьев; узнав, что и сам Бергтор убит, она удовлетворена, и, по словам саги, с тех пор уже не было слышно о неладах

1 См. его статью «Аталычество», Сов. Эта., 1935, No 2, стр. 41—61.

2 В своей указанной только что работе М. О. Косвен вкратце говорит об аталычестве и у скандинавских племен, рассматривая его у них и у кельтов заодно с тем, что наблю­ дается на Кавказе.

3 Ук. соч., стр. 49 сл. Автор отмечает целый ряд недостаточных или вовсе неудовлетво­ рительных объяснений аталычества (стр. 46 сл.); такую же оценку можно дать и известным в научной литературе попыткам истолкования его у древних скандинавов.

между мужем и женой по этому поводу. В случае несогласия мужа помочь шурину — несогласия, основанного обычно на тех или иных связях с противни­ ками этого последнего — жена вопреки его воле содействует своему брату. В сере­ дине XI I I в . в Исландии, в обстановке ожесточенной борьбы между феодалами, мы видим Стейнвор из рода Стурлунгов, как деятельную сторонницу своего брата Торда, причем она привлекает на его сторону и своего мужа; она же выступает как общепризнанная и авторитетная участница официального примирения Торда с его врагами (Sturl. I I , стр. 5 сл. и 14 сл.).

Авункулат у древних скандинавов не мог не обратить на себя внимания буржуазных исследователей. К . W einhold отмечает «das uralte Band zvvischen Onkel und Neffe» как связь, выражающаюся в частности в роли дяди-брата матери в качестве воспитателя.1 Совершенно ошибочно объяснение этого явления к а к следствия полигамии:2 в Скандинавии эпохи викингов она была далеко не так распространена. Единственным примером многоженства в большом масштабе и в связи с этим — большей близости детей к материнским родным, чем к отцовским, является в сущности только норвежский конунг Харальд harfagri (IX—X в.), у которого, как сообщают саги, было около десяти жен.у Но история

этого конунга настолько переплетена с легендой, что делать конкретные выводы на основании ее одной довольно рискованно.

В XII—XIII вв. значение авункулата несколько ослабевает именно в обла­ сти аталычества; самый обычай этот еще держится, но роль материнских роди­ чей здесь уже несколько стушевывается. Повидимому, это обясняется в связи с упадком родового уклада вообще и укреплением феодальных отношений. Как указывает A. Heusler,4 бесконечные распри, наполняющие собою всю Sturlunga Saga, у ж е утратили родовой характер: вожди выступают друг против друга к а к главы и члены не столько родовых объединений, сколько феодальных груп­ пировок, в которых родовые связи уже отступают на второй план.

VII. Сестры и их дети. Женщина как глава рода

Среди небольших родственных групп, на которые, как мы видим, распа­ дается личный состав саг при рассмотрении его с точки зрения родственных отно­ шений, не менее четко, чем указанные выше отдельные группы (мать и сын, брат
и сестра, брат и ее дети, брат, сестра и ее муж)выделяется и та, которая состоит
из двух или нескольких сестер. Самый термин systrungr (жен. p. systrunga), на который обратил внимание Ф. Энгельс как на характерный пережиток материн­ ского рода,3 имеет значение «сын (или дочь) сестры матери»; эквивалентом его • является термин systrasynir, сыновья сестер. Systrungr применяется, но несколько реже, также к сыну сестры отца;6 повидимому, в этом уже сказалось дальнейшая

эволюция этого термина соответственно стадии определенного отцовства.7 Иногда

1. 1  Ук. соч., стр. 285.

2. 2  J. Hoops, Reallexiken der germ. Altertumskunde, т. I , стр. 146.

3. 3  Кстати сказать, влияние христианства в смысле ограничения многоженства, выдви­

гаемое обычно в буржуазной науке, в отношении Скандинавии X^II—XIII вв. не оправды­ вает себя: так, в Исландии, в это время давно уже христианизированной, внебрачные связи (т. е. та же полигамия, только не официальная) были так распространены, как и не снилось «язычникам» эпохи викингов. В своде исландских законов по списку второй половины XIII в. есть статья, согласно которой двоеженство является допустимым при условии, что одну жену муж имеет в Исландии, а другую — в Норвегии (Orag., Erfcta |>. 4).

i Zum islandischen Fehdewesen in der Sturlungenzeit, стр. 33 сл. (Abhandl. der Preuss. der W issensch., hist.-phil. K 1 - , 1912).

Ук. соч., стр. 122.

Akad.
5

Напр., Eyrb. L V I , 7, где так обозначены и те и другие двоюродные братья одного из героев саги.

7 Когда женщина называет своим <<systrungr» сына сестры мужа (Sturl. I I , стр. 165, сер. XIII в.) или братья — пасынка сестры (в Эдде, Harriet. 13), то это тоже позднейшая черта, поскольку здесь терминология, свойственная пережиткам материнского рода, приме­ няется к отношениям, основанным не на кровном родстве.

6

им обозначается также сын брата матери (напр., Sturl. 1,стр., 16) и он же заменяет термин systursonr, т. е. сын сестры в отношении ее брата (Кг. X I I , 9).

Примеров близости на почве этого вида родства меньше, чем в авункулат- ной группе, но достаточно, для того чтобы показать нам очень тесную кровную связь между детьми двух сестер и между племянником и теткой-сестрой матери.

Группа нескольких сестер весьма обычна в мифологических преданиях и в сказочных сагах. В области мифологии мы видим бога Хеймдалля, как сына 9 сестер;1 далее — 7 сестер, с которыми был в связи Харбард-Один (Наго. 19), в сказочных сагах— 18 дочерей великана, с которыми знается Top (Fas. I l l , стр. 390), ведьм-сестер в числе 3 и 9 (Fas. Ill, стр. 481 и 573), а в исторических текстах — 9 сестер-вещуний в Eir., стр. 14 сл..

Самый термин «systir», сестра, в качестве обращения одной женщины к дру­ гой в разговорной речи, как мы это видим в двух сагах между дочерью хозяина и служанкой (Grett., XX, 4—5 и Копп., стр. 20), может быть — отголосок матриар­ хального прошлого, где женщины одного поколения, объединенные общим мате­ ринским происхождением и коммунистическим домашним хозяйством,—сестры между собой.

В одной из исторических саг очень интересным примером трех сестер во главе целого рода являются на Оркнейских островах в первой половине X I I в., в условиях феодального общества, три дочери знатного и богатого местного маг­ ната Моддана — Хельга, Фракок и Торлейф.2 Из них более известны первые две. Хельга была любовницей оркнейского ярла Хакона и имела от него трех детей — сына Харальда и двух дочерей. Фракок, наиболее видная фигура из трех сестер, появляется в саге уже будучи вдовой, с двумя дочерьми. И она и

Хельга принимают деятельное участие в делах Харальда по управлению той землей, которую он держит на феодальных правах; поссорившись с ним, они вместе со всеми родичами покидают его. У Фракок воспитываются дети и внуки как ее собственные, так и ее сестер. В течение борьбы за власть, развертывающейся в роду самих дочерей Моддана и в династии оркнейских ярлов, с которой они были связаны через Хельгу, Фракок проявляет себя как глава целого родового объединения; собрав многих родичей, она идет в поход с сыном своей дочери против одной из партий соперничающих между собой оркнейских ярлов и в конце концов погибает от руки человека, мстящего за своего отца, убитого ее внуком, хотя ее брат уже заплатил в свое время выкуп за убийство (Orkn., стр. 82 сл.).

Несколько ранее, в X в. в Исландии, мы видим аналогичную семейную ситуацию, но в более скромном масштабе и в среде менее знаменитых людей: сыновья двух сестер отданы родителями на воспитание бабушке-матери их матерей (Viga-Gl., стр. 353).

Значение женщины как главы не только индивидуальной семьи, но и целого рода, ярче всего выражено в образе уже неоднократно упоминавшейся здесь Ауд Мудрой. Дочь знатного норвежца, переселившаяся с ним во второй половине IX в. в Исландию, а оттуда — в Шотландию, она была замужем за норвежцем Олафом Белым (hviti), одним из областных конунгов в Ирландии.3 Потеряв мужа, сына и отца, она становится во главе своих родичей и налаживает их пере­ селение с обильным имуществом обратно в Исландию. Прибыв с ними туда, она распоряжается с большой энергией и авторитетом, занимает землю, раздает ее своим родичам и многочисленным другим спутникам как свободным, так и зави-

1 Напомню здесь то, что говорит Бахофен о древнем представлении общего материнства двух сестер (ук. соч., т. I , стр. 196—197). В устном сообщении Е. Г. Кагаров указал мне, что случай с Хеймдаллем можно истолковать как обломок пуналуального брака.

2 Женское личное имя, по написанию отличающееся от тождественного с ним мужского j>orleifг отсутствием конечного г.

3 Самый факт ее брака именно с этим лицом исследователи считают недостоверным (см. примечание Н. Gering'a к Eyrb. 1, 8); эта подробность, конечно, не меняет того зна­ чения, какое имеет для нас биография этой замечательной женщины.

Соа. этнография No 2-3 3

симым. К а к и у многих других крупных вождей, заселявших Исландию,у нее были не только рабы, но и много вольноотпущенных, которых она и наделяла еемлей. Когда ее брат, уже обосновавшийся в Исландии, встретил ее по приезде, но пригласил ее к себе лишь с половиною прибывших с нею людей, она разгне­ валась и отправилась к другому брату, поспешившему оказать гостеприимство всем ее спутникам. «Нбп var mikit afbragd annarra kvenna (она значительно превосходила других женщин)» говорит о ней Laxd. IV, 5. До самой смерти она остается главою рода, устраивает браки внучек, наделяет наследством внука, и т. д. В Landn., сообщающей наравне с Laxd. подробно о ее деятельности, она значится в числе наиболее выдающихся первых поселенцев, landnamsmenn, занявших землю в западной Исландии (Landn. стр. 167).

По поводу такого женского образа, как Ауд, вспомним замечания В. И. Ленина о высоком положении женщины в доклассовом обществе, в среде кото­ рого за нею иногда признавалась власть старейшины рода.1 Само собою разумеется, что, сопоставляя такую женскую личность, к а к Ауд, с женщинами доклассового общества, мы должны учитывать весь долгий путь развития от матриархальной стадии родового строя до того этапа разложения рода, который мы видим в эпоху викингов. Ауд — наиболее ярко очерченная в сагах, но не единственная фигура подобного типа. На основании одних своих индивидуальных задатков она не могла бы так сильно выдвинуться в качестве авторитетного и влиятельного вождя того родового объединения, к которому она принадлежала, если бы ее не выдвигало общество. Того обстоятельства, что его строй создавал возможность сосредото­ чения значительной экономической силы в руках женщины, еще недостаточно для объяснения ее роли: экономически сильной может оказаться любая богатая наследница в условиях общества, ничего общего не имеющего с пережитками матриархата и не отличающегося высоким и почетным положением женщины вообще. Важно то признание за женщиной серьезного общественного значения, какое мы наблюдаем в сагах. Такое отношение к ней, в соединении с целым рядом не случайных, а связанных друг с другом явлений, описываемых в настоящей работе, и дает нам основание видеть в древнескандинавском обществе переж.ггки материнского рода и соответственных ему воззрений.

VIII. Отец матери. Связь детей с материнским родом

Если мы рассматриваем отношения брата к мужу сестры по сравнению с от­ ношениями к ней самой и ее детям, как более поздние, то таковыми же являются и отношения между отцом матери и ее детьми. Вообще, между modurbrodir и modurfadir (отец матери) по сагам в этом смысле много общего:2 дед со стороны, матери также бывает аталыком своих внуков; его имя дают при рождении внуку, и даже чаще, чем имя брата матери; иногда на внука переходит и прозвище деда. Между ним и сыном дочери, dottursonr, мы видим такую же тесную родственную связь и взаимопомощь. Также и отношения между тестем и зятем обыкновенно складываются аналогично тем, которые мы наблюдаем между братом женщины

и ее мужем. '
Интересный пример связи сына с материнским родом и с его религиозным

культом мы находим в Floam., стр. 123—124 (то же в Landn., стр. 299): норве­ жец, переселившийся, как и его мать и ее брат, в Исландию, ездит через два года в третий в Норвегию, как их представитель, для принесения жертвы в храме, которым ведал отец его матери. Последний, как мы видим из другой саги и на примере других лиц, смотрит на приехавшего к нему из Исландии сына дочери, как на члена своего собственного рода; fylgja деда, т. е. сопутствующий ему

1. 1  Ук. соч., стр. 365.

2. 2  См. у Бахофена, ук. соч., т. И, стр. 130, о вторичном происхождении значения avus

maternus, на которого распространяется то, что издавна установилось для avunculus.

\

в жизни дух-покровитель,1 является впоследствии внуку, который догадывается на этом основании, что дед умер и что его fylgja переходит к нему.2

Из тех случаев, когда отец, уезжая из Норвегии в Исландию, оставляет сына с его имуществом на попечении материнских родичей, modurfraendr(Grett. XIII, 6, здесь — после смерти матери), особенно характерен такой, где родство по матери прямо берет верх над отцовским: при отъезде матери и вотчима дочь оставляют у родных матери, хотя вотчим девочки — родной брат ее отца (Eg. V I , 24).3

Представление о принадлежности сына к роду матери находит себе выра­ жение и в целом ряде других саг — Bj. стр. 4, Orkn., стр. 11, 62, 65, в легендар­ ной Yngl. (Hkr. I , стр. 29),4 а также в Эдде (Hamd. 4). И, наконец, в той же Эдде (Reg., 11—12) знаменитый Сигурд является мстителем не только за своего отца Сигмунда, убитого сыновьями Хундинга, но также и за деда-отца матери, Эй- лими, и за ее деда со стороны матери же, Хрейдмара.

Hreklmarr
Fafnir. Reginn. Lyngheidr. Lofnheidr — Eylimi. Gripir Hjordis — Sigmundr.

Sigurtfr.

По Reg., Сигурд воспитывается у Регина, брата своей бабушки, а в Grip, мы видим его дружбу с Грипиром, братом матери.

Когда по Reg. 12 Хрейдмар говорит своей дочери о сыне, а не о муже, ее дочери как о возможном мстителе за ее родичей в будущем, то здесь подразуме­ вается значение кровного родства, к которому муж не относится.5 О Лофнхейд и ее сестре Люнгхейд прямым образом ничего не известно, кроме того, что они — дочери Хрейдмара, но на основании сопоставления имеющихся данных исследо­ ватели полагают, что одна из них и должна быть матерью Хьордис, матери Сигурда.0

Следы счета родства по матери сохранились в Эдде также в Hyndl., где, на ряду с отцовским родом героя этой песни, Оттара, показано в строфе 19, и проис­ хождение его от его прадеда Кетиля через дочь Кетиляиеедочь, которая и была матерью Оттара.

Как в Эдде, так и в сагах, черты материнского родства чередуются с проявле­ ниями отцовского, но надо думать, что никому и не придет в голову искать в этих текстах матриархат в его подлинном виде. Здесь отразилась переходная эпоха, колебания между двумя системами родства, что сказалось как на отношениях

1 Этот дух, кстати сказать, если является в человеческом образе (а не животного, что бывает чаще), то всегда в образе женщины. В данном случае мы, очевидно, имеем дело с kynfylgja или aettfylgja, т. е. духом-покровителем целого рода. Замечательно вместе с тем, что нигде в сагах женщина не имеет своей fylgja.

2 Viga-Gl., стр. 337 сл. Ср. Vatnsd. VII, 3 и X, 6: по материнской линии передается hamingja, такой же «дух-покровитель», как и fylgja, но с преобладанием отвлеченного зна­ чения «счастье», «удача».,

3 Левират, как мы видим из саг, явление довольно обычное в древней Скандинавии (см., напр., выше, стр. 28, второй брак Тордис, сестры Гисли), но это, как известно, уже черта патриархального строя.

4 В Yngl., впрочем, оно ослабляется тем обстоятельством, что мать была оставлена мужем и ушла с сыновьями к отцу.

5 Именно так объясняют это место Reg. издатели Эдды F. Defter и R. Heinzel (изд. 1903 г., т. I I , стр. 404).

0 См. Detter и Heinzel, там же.

людей между собой, так и на терминологии, которой пользуется язык исследуе­ мых нами памятников. Пережитки материнского рода, которые в них можно вы­ явить, от этого не теряют своего значения ни для исследователя, ни для людей той эпохи, к котоорй они относятся. Особенно показательны те случаи в сагах, когда муж и отец, т. е. глава патриархальной семьи, признает важность материнского родства и хвалит, напр., жену за то, что она достойна своего рода (Gunn. |>idr., стр. 209), или побуждает сына мстить за отца матери (Heict., стр. 43). Знаменитый исландский скальд X в. Эгиль, сын Скаллагрима, в великолепной поэме, в кото­ рой он оплакивает гибель своих сыновей, в одной строфе определяет сына как «kynvidr kvanar minnar (отрасль рода моей жены)». В Viga-Gl., стр. 373, мы видим, что жена покидает мужа, возмущенная тем, что он убил сына сестры своей матери, т. е. своего systrungr (об этом родстве см. выше, стр. 32).

Материнское родство сохраняет свою силу даже в сравнительно отдаленных степенях: так, в Viga-Gl., стр. 346, в число родных матери, к которым Вига-Глум обращается за помощью, входят Гизур, сын Алоф, двоюродной тетки его матери, Астрид, внук Алоф от ее дочери Иорунн, Асгрим, а также муж Алоф, Тейт.

Vikinga-Kari
Siguntr Bpdvarr

Vigfuss Alof—Teitr
Eyolfr—Astrirfr Gizurr Jdrunn—Ellida-Grimr

I.I

I

Viga-Glumr

Asgrimr

Троюродная сестра матери считается близкой родственницей, nafraend- kona (Stttrl., II, стр. 313, нач. XIII в.). В подобных случаях дело идет не только о традиционном уважении к такому родству, соблюдаемом по старому обычаю, но о проявлении его значения в жизни, напр., в столь актуальном для древнего скандинава вопросе, как месть за убийство.

Для следов перехода от матриархата к патриархату, совершившегося, разу­ меется, задолго до эпохи викингов и сопровождавшегося соответственным пере­ ломом во взглядах на родство и налагаемые им обязательства, характерными являются, напр., колебания брата матери, не сразу решающегося притти на по- помощь племяннице, у которой убили мужа, а ссылающегося сначала на отцов­ ских родичей самого убитого (Eyrb., XXVI, II).

Что в легендарных преданиях внук-сын дочери нередко наследует деду за неимением у него сыновей (Hkr. I , стр. 88) или внук сестры прадеда по­ следнего конунга претендует на его наследство avito jure (Saxo, III,p. 75),—неуди­ вительно, поскольку в этих сказаниях скорее всего можно найти архаический счет родства. Но замечательно, что в XII—XIII вв., среди борьбы за власть между феодалами, еще всплывают те же стародавние формы родства. Так, на Оркней­ ских островах мы видим борьбу за земельные владения между двумя князьями, из которых один — сын дочери, а другой — сын сестры, тех, кем они там поса­ жены (Orkn., стр. 16 и 28 сл., сер. X I в.). В 20-х годах X I I в. норвежский конунг дает своему вассалу, оркнейскому ярлу, ту часть Оркнейских островов, которою владел брат матери этого ярла (Orkn.-, стр. 103). В X I I в. датский конунг Эйрик, сын дочери одного из своих предшественников и сын сестры другого, наследует этому последнему (Knytl., стр. 348). В Норвегии Сверрир (1184—1202 гг.) претен­ довал на власть как сын одного из норвежских конунгов середины X I I в.; впро­ чем, весьма сомнительно, чтобы он был таковым в действительности. Выдавая себя, во всяком случае, за сына конунга, он вместе с тем, по саге, особенно под­ черкивает значение своего материнского рода (Sverr., Flat. II, стр.650). О роде его

матери, как и о его происхождении вообще, очень мало известно, но, как видно из саги, в окружении этого конунга он играет большую роль: здесь появляется его systrungr (сын сестры матери?), брат матери и сыновья его собственных сестер, одна из которых, повидимому, была единоутробной, а не единокровной с ним.

В начале XIII в., во время междоусобий и борьбы за власть различных пар­ тий среди норвежских феодалов, ближайшая к роду Сверрира партия выдвигает, после смерти его сына Хакона, его внука (сына его другого сына) и двух сыновей его единокровной сестры. В пользу одного из них, от ее первого брака, на тинге в области Трандхейм выступают дружинники, а местные люди стоят за другого, от ее второго брака, на том основании, что отец первого кандидата — иноземец, а отец второго — норвежец. Таким образом здесь хотя и выдвинут старый тради­ ционный принцип близости сыновей сестры к брату, но решающим является все- таки вопрос об отцовском, а не материнском происхождении. И еще более это сказывается в том, что в конце концов партия, поддерживающая династию Сверрира, выдвигает его внука Хакона именно как сына сына конунга, а не сына дочери или сестры (Hak. gam., Flat. I l l , стр. 4 сл.).

IX. Матрилокальный брак. Брак отработкой. Юридические памятники

В поисках пережитков матриархата у древних скандинавов мы, конечно, встречаемся и с вопросом о матрилокальном браке. В сагах нередко наблюдается, что брат, выдавая замуж сестру, принимает к себе в дом ее мужа (ср. сказанное выше, стр. 31, об отношениях брата к мужу сестры). Примеров поселения мужа у родителей жены на первый взгляд очень много, но из них часть приходится выделить как непоказательные, поскольку они объясняются конкретными усло­ виями «сегодняшнего дня» IX—X вв. Так, в процессе заселения Исландии те крупные landnamsmenn, т. е. «люди, занимающие землю», которых мы видим во главе переселенческих групп, раздавали землю родичам, друзьям, свойствен­ никам — в том числе и мужьям дочерей. Как следы стародавней традиции более убедительны те случаи, когда муж переходит в дом к родителям жены, не будучи связан с ними экономически, когда он имеет свою собственную землю и хутор, где и мог бы обосноваться с женой (Nj. ХС, 4—5). В исландских законах одна статья (Grag., Vigsl. 27) предусматривает совместную жизнь с отцом на его хуторе не только его сына, но и дочери с мужем. Следовательно, такая форма семьи, если даже она в рассматриваемых нами текстах и не принадлежит к числу особенно ярко выраженных пережитков материнского рода, во всяком случае, не может считаться чуждой семейному строю древних скандинавов.

Явлением вторичного порядка представляется поселение мужа у жены, выходящей за него, будучи вдовой. Опять-таки здесь следует выделить те случаи, когда он беднее и она, следовательно, является в браке стороной более сильной экономически. Если таких условий не наблюдается, то можно думать, что она как бы заменяет собою для себя же самой свою родную семью (т. е. первона­ чально — материнский род) и что поселение мужа у нее является своеобразной разновидностью матрилокального брака.

Меньше всего отразился в наблюдаемом нами быту брак отработкой. Возможно, что это объясняется тем, что непосредственный производительный труд в эпоху викингов хотя и не был еще совершенно чужд зажиточным слоям, но не мог иметь для них такого значения, как для рядовых бондов, особенно для беднейших из них, в среде которых членам семьи приходилось нести весь тяжелый труд по хозяйству самим. Единственный эпизод в таком роде (Eyrb. XXVI I I , 1 сл. и Heid. стр. 12) носит сказочный характер и рассматривать его

приходится не с исторической точки зрения.1 Это — одна из тех сторон интере­ сующей нас проблемы, в отношении которой скорее можно ожидать каких- нибудь данных со стороны фольклора и этнографии.

При рассмотрении нашего материала естественно возникает вопрос о юриди­ ческих памятниках как об источниках для нашего исследования. Им посвящена уже цитированная мною выше (стр. 25) специальная работа F. Boden'a, в кото­ рой он приходит к выводу, что древнесеверное право не соответствует основам матриархата. Оставляя в стороне самую концепцию матриархата у этого автора и отрицание его значения как всеобщей стадии развития (что нам уже хорошо знакомо у других буржуазных ученых), я должна сказать, что в памятниках нор­ вежского и исландского права материнское родство действительно отодвинуто на второй план как в статьях об убийстве (уплата выкупа), так и в вопросе о наследстве; единоутробные дети занимают второе место после единокровных, и т. д.2 Но это еще ничего не доказывает само по себе. Как и положение женщины de facto было более благоприятным, чем de jure (впрочем, его также далеко нельзя считать приниженным и обездоленным), так и занимающие весьма скром­ ное место в скандинавских «правдах» пережитки материнского рода в жизни имели, наоборот, выдающееся значение. Ф. Энгельс указывает, что материнское право у германцев Тацита уже уступило место отцовскому: отцу наследуют дети, а если их нет — его братья и дяди с отцовской и с материнской стороны.3

Тацит говорит об этом после того, что он сообщает об авункулате. Имеющиеся у нас данные древнесеверной литературы можно приблизительно так распреде­ лить в порядке текста Тацита: его сведениям о значении сына сестры соответ­ ствует материал, извлеченный из саг и Эдды, а тому, что он говорит о наследо­ вании— скандинавские «правды». Первое — неписанный закон, обычай, тради­ ция, восходящая к глубокой древности; второе — закон, официально имеющий силу для сегодняшнего дня, для патриархального семейного строя.

Среди всего громадного материала, который дают нам саги по нашей теме, есть несколько случаев, где по разным текстологическим и хронологическим соображениям исследователей указанные здесь виды родства являются сомни­ тельными.' Неточность автора саги в таких местах объясняется неполнотой и неисправностью имевшихся у него сведений: не следует забывать, что в основе саг лежит устная передача, из которой местами выпадали отдельные звенья. Тем не менее, даже такие случаи сохраняют для нас свое значение, выражаю­ щееся в том, что автор при неисправности имевшихся в его распоряжении данных, подставляет именно эти виды родства, очевидно, как весьма популярные для описываемой в саге эпохи и, как мы уже знаем, далеко не отжившие свой век и в его время.4

X. Мифология и религиозные культы. Женщина-воительница

Нам остается коснуться еще некоторых сторон жизни^, в которых, по нашим литературным источникам, скандинавская женщина проявляет себя; в них, как и в области семьи и родства, можно проследить пережитки матриархата.

1 Неудачной является, поэтому, ссылка на него у Е. A. Westermarck, History of human marriage, т. Г, стр. 411, 1903 г.

2 Следует, однако, отметить одну черту, о которой говорил еще V. Finsen в своей до сих пор не утратившей значения работе <'Fremstilling af den islandske Familienret efterGragas»(Ann.fornord.Oldkyrd., 1849—1850,ч.I,стр.279ич.II,стр. 126сл.): обязанность попечения взрослого сына о матери занимает первое место, а об отце — второе (Grag., О т . b., I). ЭТОТ автор указывает на несоответствие подобного первенства матери месту, занимаемому ею в законах о наследовании.

3. 3  Ук. соч., стр. 122.

4. 4  Напомню, что большинство саг, с которыми мы имеем дело, составлено в XIII в.

В отношении древнескандинавских религиозных верований и мифологи­ ческих преданий наиболее существенные данные приведены в цитированном мною выше (стр. 16) докладе N. Lithberg'a.1 Интересно то, что он говорит о смене женских божеств мужскими как о явлении, связанном с переходом общества от матриархата к патриархату; так он объясняет переход от богини Nerthus, которую знает у германцев Тацит, к скандинавскому богу Nicjrdr. «Fossile Gottheiten», какими, по определению Lithberg'a, являются в эпоху викингов некоторые богини, раньше имели, очевидно, первостепенное значение как матери богов (напр. Тора), обозначаемых метронимически (см. выше, стр. 24).

К отмеченным по поводу доклада Lithberg'a (Actes du V congres, стр. 204) указаниям саг на специально женские религиозные культы (Yngl., Hkr. I , стр. 19) добавлю, что в Eir. 14 сл., где подробно описан торжественный ритуал «волхБования» на пиру у гренландского вождя X в., весь этот ритуал, требующий особого уменья и искусства, находится в руках женщин.

Вещая женщина (volva, spakona)— весьма популярная фигура в сагах, пользующаяся большим почетом и уважением. Пророчество, колдовство, вещие видения и т. п. — все это в значительной мере женская сфера. Не без магии обходилось дело, очевидно, и при лечении, которым нередко занимались женщины, отмечаемые в сагах как искусные лекари.

Иногда вещая женщина рисуется в
ведьма — образ, конечно, особенно излюбленный в сказочных сагах. В конечном счете как почтенные, так и малопочтенные типы таких женщин, как их изобра­ жает предание, несомненно ведут свое происхождение от тех времен, когда женщина, глава материнского рода, занимала видное положение в области культа и религиозных представлений и сама была окружена почитанием соответ­ ственного характера. Отголоском этого является, очевидно, и отзыв Эдды о двух богинях, Гефьон и Фригг, как о мудрых и вещих (Lokas. 20 и 28), причем первую из них считает равной себе в этом отношении ни кто иной, как Один, классиче­ ский мудрый бог в скандинавской мифологии, но более поздний, чем сама Гефьон * и некоторые другие женские божества, значение которых уже стушевалось
к тому времени, когда сложились песни Эдды.

1 Не вполне ясным остается тот пример значения материнского рода, который он у Саксона ( I I I , р. 78 sqq.). Дело тут в следующем: Balderus (др.-сев. Baldr), сын Othinus'a, т. е. Одина, убит Hotherus'OM (др.-сев. H<?<fr). По совету кудесника, Один должен иметь другого сына от Ринды, Rinda (др.-сев. Rindr), <<Ruthenorum regis filia», который и отомстит за брата, для чего он уже предназначен богами. После многих приключений, Один добывает себе Ринду; их сын Bous, став взрослым, исполняет свое предназначение и убивает Ходра, но и сам погибает в бою с ним. Его торжественно хоронят его соратники, соплеменники его матери (Ruthenus exercitus). cAugenscheinlich,— говорит Lithberg, — ist die fremde Herkunft der Mutter der Grund dafur, dass Bous, auch wenn er Odins Sohn ist, in einem Verhaltniss zu den Asen stent, das inn zum Racher Balders werden lassen kann. Er gehort nicht zur Sippe der Asen. Seine Abstammung wird von der Mutter hergeleitet» (Lithberg, стр. 201). Неясны и эти соображения Lithberg'a и то, почему Одину понадобился для мести за Бальдра сын от другой матери; с точки зрения материнского происхождения естественно было бы одному единоутробному брату мстить за другого. Не в убийце ли Бальдра тут дело? По Snorra Edda (т. I , стр. 266, Skaldsk., XIII) Ходр — сын Одина, чего не знает поэтическая Эдда, где он хотя и член рода богов Асов, в!> главе которого стоит Один, но сыном его не называется; мать его нигде вообще не известна. У Саксона Hotherus — просто богатырь, «nach Saxo's wie gewohnlich ratio- nalistisch gehaltener Darstellungo, как говорит H. Jantzen, переводчик первых 9 книг Саксона (Saxo Grammaticus, Die ersten neun Bucher der danischen Geschichte, 1900, стр. 109, прим. 1), и ни в каком родстве с богами, не состоит. Конечно, трудно утверждать что- нибудь без специального исследования, какого требует это сложное по своему составу предание, дошедшее до нас несомненно не в первоначальном виде. Поэтому я лишь в виде предположения 'выдвигаю следующую возможность: не утрачено ли в этом пре­ дании одно звено, а именно — Ходр как сын Одина от одной матери с Бальдром? Тогда было бы понятно, с точки зрения материнского рода, почему мститель за Бальдра, пред­

назначенный убить Ходра, должен быть сыном другой матери; это было бы необходимо для избежания повторения убийства одного единоутробного брата другим.

берет

отрицательном свете к а к зловредная

Как в легендарных, так и в исторических преданиях мы неоднократно встречаем женщину в качестве жрицы, gydja.

Очень интересен культ двух женских божеств, двух сестер по имени Тор- герд и Ирпа, покровительниц знаменитого севернонорвежского рода ярлов из Хладир (X в.). Это — образы, до сих пор не вполне выясненные и заслуживаю­ щие более подробного изучения с точки зрения нашей темы, как и весь вообще материал из области мифологии и культа, очерченный мною здесь весьма кратко. Сведений о Торгерд и Ирпе до нас дошло, к сожалению, немного. Если это — родовые божества, праматери ярлов из Хладир, то почитание их в X в. Хаконом ярлом, наиболее выдающимся представителем этой местной династии и притом деятельным приверженцем язычества, является интересным примером исполь­ зования старой племенной знатью таких остатков родового строя, как культ предков.

Спорным по своему происхождению и значению является в научно-иссле­ довательской литературе образ женщины-воительницы, валькирии, участницы боев и покровительницы героев. J. Steenstrup 1 и A. Olrik2 склонны придавать ему реальное значение и видеть в нем результат эпохи викингов. По мнению A. Olrik'а, женщина этого времени была стеснена и подавлена, и лишь в отдель­ ных случаях, нарушая преграды, поставленные ей обществом, становилась воительницей.3 A. Bugge, наоборот, полагает, что эпоха викингов освободила женщину от вековой зависимости, привязывавшей ее к дому.4 С моей точки зре­ ния, уже изложенной выше (стр. 18), эпоха викингов в этом отношении ско­ рее всего не произвела переворот, а лишь содействовала развитию того, что уже имело свои корни в прошлом. Что касается типа женщины-воина, то ни валь­ кирия Эдды, знаменитая «дева со щитом» (skjaldmaer), ни довольно близкие к ней по своему облику воинственные девушки и женщины, героини эпических преданий и саг (в том числе и у Саксона), в текстах исторического и бытового характера не встречаются. Скальды также не говорят о них как о своих совре­ менницах. Из саг мы знаем, что скандинавская женщина эпохи викингов при случае умела взяться за оружие и постоять за себя, содействовала так или иначе сборам своих близких в поход, а иногда даже сопутствовала им (ср. выше, стр. 33, Фракок в Orkn.). Но все это совсем не то, или по крайней мере не совсем то, что легендарные женщины-воины, в полном вооружении непосред­ ственно участвующие в бою и являющиеся зачастую чем-то вроде профессиональ­ ных воительниц, образуя иногда целые отряды (Saxo, VIII, р. 229). Все эти жен­ ские типы, включая воинственных правительниц, вступающих в борьбу за власть с мужчинами (см. выше, стр. 27—28), представляют собою скорее всего не продукт эпохи викингов (хотя и пользовались несомненно большой популярно­ стью в это время), а наследие далекого социального прошлого. Когда Саксон относит самый тип подобных женщин к былым временам (VII,р. 230), то надо думать, что это не эпоха викингов, а более отдаленная древность. Насколько это далекое прошлое совпадает со стадией материнского рода — решить трудно• вопрос о связи представления о женщине типа амазонки с матриархатом является спорным. Ограничиваюсь, поэтому, лишь'несколькими замечаниями по поводу соответственного материала в скандинавских литературных памятни­ ках и воздерживаюсь от решительного включения его в число тех данных, на которых основывается настоящее исследование.

Как уже заметил A. Olrik,5 и Саксон, и авторы сказочных саг в большинстве случаев относятся к воинственным женщинам несочувственно; добавлю—-в про­ тивоположность Эдде и таким сагам, как эпическая Hervarar Saga, пове-

1. 1  Normannerne, т. I , 1876, стр. 270 сл.

2. 2  Kilderne t i l Sakses Oldhistorie, т. I , 1892,

3. 3  Ук. соч., т. I, стр. 44 сл.

4. 4  Ук. соч., т. I, стр. 63.

6 Ук. соч., т. 1, стр. 52:

стр. 52 сл.

Оригинал статьи (ПДФ)